Когда Лев Борисович вернулся домой, то посадил маленькую Вику к себе на колени и попытался ей объяснить, что ее мама уехала слишком далеко, туда, откуда невозможно вернуться, но, несмотря ни на что, они всегда будут помнить и любить маму. А еще он пообещал маленькой Вике, что у нее никогда не будет мачехи, потому что в их семье всегда останется светлая память о любимой маме. Вика хорошо рисовала, и почти на всех ее рисунках была изображена мама. Лев Борисович часто приезжал к морю, делал из Викиных рисунков кораблики и пускал их по волнам. Он не любил море, потому что оно коварно, забрало его любимую женщину. Любовь, предназначавшаяся для двоих, щедро досталась теперь одной, это любимой и обожаемой Вике. Отец с дочерью были неразлучны. Лев Борисович сумел заменить Вике мать и сходил с ума от тоски, когда отправил дочку на учебу в Англию. Был период, когда Вика начала отдаляться, необоснованно злиться, но отец не придал этому особого значения. Все свои силы он отдавал работе и даже не подозревал, что его дочь – наркоманка со стажем. После того как она умерла от передозировки, Лев Борисович долгое время не мог прийти в себя. Он как будто оцепенел от страшного горя, постигшего его. Окружающие заметили, что Лев Борисович сильно похудел, как будто высох. Мужчина действительно сгорал на глазах, а его самочувствие с каждым днем ухудшалось. И все же он заставил себя доехать до больницы и сдать анализы. Но оказалось – уже слишком поздно. Приговор врачей был неутешительным: запущенный рак, не подлежащий лечению.

Поведав мне свою историю, мужчина вновь глотнул виски и швырнул пустую бутылку в сторону беседки.

– Лев Борисович, вы что, собрались сдаваться? – спросила я обеспокоенным голосом и прижала к себе посильнее плюшевого медведя.

– А что я должен, по-твоему, делать?

– Бороться! – крикнула я.

– Бороться?!

– Конечно, бороться! А по-другому нельзя. И почему вы поверили анализам? Возможно, они ошибочны.

– Я сделал повторные.

– И что?

– Результат тот же самый.

– Что, значит, ваша болезнь лечению не подлежит? Пусть делают операцию! У любого больного есть надежда.

– Мой случай безнадежен. Слишком поздно.

– И вы собрались опустить руки?

– Я просто хочу свыкнуться с мыслью, что жить мне осталось совсем мало, а сделать необходимо очень много. Я не хочу умереть на больничной койке. Я хочу умереть в костюме и галстуке за рабочим столом. Я не хочу лежать и ждать смерти. Я хочу, чтобы она подкралась незаметно, в тот момент, когда я буду весь в делах и заботах.

– Вы не должны думать о смерти! – дернула я за рукав Льва Борисовича. – Ко мне сегодня во сне приходила Вика.

– Она тоже ко мне часто приходит.

– Она не хочет, чтобы я ночевала в ее комнате.

– Ей придется привыкнуть, – пьяным голосом проговорил Лев Борисович и, взяв мою руку, слегка ее сжал. – Послушай, Света, а ты что-нибудь понимаешь в бизнесе?

– Я?!

– Ты.

– Зачем вы спрашиваете? Вы сами знаете. Как я могу в нем хоть что-то понимать?

– А хочешь, я тебя научу?

– Хочу.

– Мне кажется – ты способная и у тебя получится. Я бы хотел успеть тебе передать все свои знания и весь свой опыт. Послушай, помнишь, ты мне рассказывала о том, что твой отец баян пропил?

– Ну, да. Так оно и было.

– Значит, ты играть на нем умеешь?

– Умею.

– Сыграй мне. У меня жена-покойница хорошо на баяне играла. Он в кладовке лежит. Вот здесь, справа. Я к нему даже не притрагивался.

Я пошла в кладовку, вынесла оттуда баян и принялась его настраивать. Потом я обратилась к Льву Борисовичу и спросила:

– Что сыграть?

– Давай нашу, народную! – махнул рукой он. – Каких бы высот мы ни достигали, все равно мы все из народа!

– Точно, – кивнула я и запела: – «По Дону гуляет казак молодой…»

Лев Борисович подпевал мне и, когда эта песня была спета, мы запели другую:

– «Степь да степь кругом…»

В доме зажегся свет. Но ни разбуженная горничная, ни охранник не посмели потревожить нас. Уж больно задушевно мы пели.

– Я научу тебя бизнесу! Ты завершишь мое дело! У тебя все получится! – кричал Лев Борисович и горланил песни. – Умирать, так с музыкой. Света, когда я буду умирать, ты сыграешь мне что-нибудь на баяне?!

– Боже, ну что вы такое говорите!

Подумав, что Лев Борисович просто чересчур пьян и говорит то, что вправе говорить сильно пьяный человек, я помогла ему подняться и отвела его в спальню.

– Я должен завершить свое дело, – твердил он, пока я снимала с него пиджак.

– Конечно, должен! – соглашалась я, укладывая Льва Борисовича в постель.

Моя жизнь переменилась всего за один день. На следующий день Лев Борисович предложил мне поехать с ним на работу для того, чтобы я могла познакомиться с его корпорацией.

– Только ты прости, но я буду называть тебя иногда Викой, – сразу предупредил меня он и опустил глаза.

– Я не против. Для меня это даже большая честь, – призналась я и села вместе с Львом Борисовичем в машину.

Как только мы отъехали от дома, Лев Борисович наклонился ко мне как можно ближе и прошептал на ухо:

– В своей корпорации я представлю тебя как свою дочь от первого брака. В конце концов никому не известно, сколько на самом деле у меня было браков. Пусть люди думают, что я был женат дважды и что у меня еще есть дочь. Если я тебя не представлю в качестве своей дочери, то мои сотрудники будут думать, что ты моя любовница, охотница за моим наследством, и к тебе не будет должного уважения. Пусть думают, что ты носишь фамилию матери. И, пожалуйста, называй при сотрудниках меня папой.

Я почувствовала, как бешено стучит мое сердце, и, задыхаясь от волнения, произнесла:

– А у меня отчество – Львовна.

– Что?

– У меня отца Львом зовут. Я по паспорту Светлана Львовна.

Мы с Львом Борисовичем взялись за руки и от души рассмеялись.

ГЛАВА 26

В корпорации меня приняли крайне настороженно, и, когда на экстренном совещании Лев Борисович представил меня как свою дочь, сотрудники моментально зашептались и стали осматривать меня критическим взглядом. В корпорации уже давно ходили слухи по поводу того, что старик одинок и, по всей вероятности, болен, что у него нет наследников и что непонятно, какова будет судьба его капиталов. Теперь вопрос о наследстве отпал, потому что перед сотрудниками сидела дочь финансового воротилы, которую он тщательно скрывал от посторонних глаз. Даже приближенные к президенту люди не знали о существовании наследницы.

Я слышала шепот по поводу того, что я слишком молода и необразованна, что я вряд ли смогу управлять столь большой и достаточно могущественной компанией. Но Лев Борисович убеждал меня в том, что я ни в коем случае не должна паниковать, что у меня все получится и что у него еще есть немного сил для того, чтобы всему меня обучить и передать мне свой опыт.

Этим вечером мы заехали в магазин и купили мне новую одежду.

– Для начала надо научиться носить дорогие вещи, – учил меня мой новый отец. – Твои никуда не годятся. Люди никогда не будут воспринимать тебя серьезно и не оценят твои деловые качества, если ты будешь плохо одета. Завтра с тобой начнет работать логопед. Тебе необходимо избавиться от акцента и дефектов речи, которые сильно портят общее впечатление о тебе.

По приезде домой Лев Борисович заставил меня засунуть в рот орехи и учиться произносить слова правильно.

– Давай, Вика, работай.

Я слегка вздрогнула от того, что Лев Борисович назвал меня Викой, но тут же улыбнулась и, не скрывая своих слез, произнесла:

– Я не подведу тебя, папа. Вот увидишь, не подведу: я очень способная.

Услышав слово «папа», Лев Борисович слегка вздрогнул и, как истинный мужчина, не показал своих мужских слез.

– Они думали, что старик умрет в одиночестве и его дело медленно пойдет на спад, – заговорил он сам с собой. – Не дождутся. Они никогда этого не дождутся! После моей смерти компанией будет управлять моя дочь! Никто из них не ожидал этого. Они не знали, что я бессмертен! Я бессмертен, потому что мое дело в свои руки возьмет моя дочь.