– А на чем ты ездишь в институт?

– На новеньком джипе, прямо из салона. Еще клеенка не снята с сидений, – похвастался Димка и тут же добавил: – Таких машин в Москве очень мало, потому что ездить на них могут себе позволить только чересчур состоятельные люди.

– Это тебе родители купили в честь примирения? Значит, ты наши отношения за автомобиль продал?

– Света, наши отношения закончились сами по себе, а тачка сама по себе.

Я поняла, что дальше разговаривать с Дмитрием бесполезно. Чем больше я его слушала, тем больше и больше чувствовала, что я становлюсь опустошенной, бессильной, что в моей окоченевшей душе остался один пепел. Я поняла, что, даже если я буду ползать перед Димой на коленях, плакать, умолять его вернуться, он не вернется. Говорят, что несчастная любовь – это приобретенный необходимый опыт, который ценен тем, что он куплен ценой страданий.

Чем больше я слышала голос любимого, который изо всех сил пытался стать мне чужим, тем больше и больше мое лицо становилось мокрым от слез, и я понимала, что все мои надежды рушатся, словно карточный домик.

– Света, ты что, правда в больнице лежишь или это кто-то прикалывался?

– Лежу.

– Ты что, хотела с жизнью покончить?

– Да. Вовремя спасли. Я тебе из отделения звоню. Все уже спят, а мне не спится.

– Малыш, ты меня прости, если что не так. Постарайся вычеркнуть меня из своей памяти и забыть, только глупости из-за меня делать не надо. Поверь, я этого не стою. Я не отрицаю, что во всем виноват. Может, мы рано с тобой жить начали? Может, нам надо было сначала повстречаться? Я сам не знаю, что произошло. Мне тоже от всего этого плохо. Я не знал, что мы настолько с тобой разные. Конечно, есть масса примеров, в которых люди совершенно разного социального уровня сходятся, живут счастливо всю свою жизнь и умирают в один день. Но это не наш случай. Светка, ты же должна меня ненавидеть. Ведь я трус – я самый настоящий трус. Я испугался. Я действительно испугался той жизни, которой мы с тобой жили. Ты была права, когда говорила, что, закончив институт, я останусь без хлебного места. В том случае, если я буду с тобой. Так оно и было бы. Какого черта я тогда учусь в этом институте, если я потом без нормальной работы буду?! Ты больше глупостей не делай. Ты молодая, красивая, поедешь в свою провинцию. Найдешь себе первого парня на деревне и будешь жить с ним долго и счастливо. Светик, а я так жить не могу. Я не могу на все наплевать и делать вид, что никакой другой жизни не существует!!! Я хочу жить с комфортом, с деньгами, с родительскими связями! Я с детства привык так жить! Я по-другому не умею. Мне тесно в той жизни, которую ты мне предлагаешь. Мне тесно в ней и физически, и психологически. Ведь в принципе нас с тобой только секс связывал. Это единственная точка соприкосновения, которая у нас была. Мне не нужен твой рай в шалаше! Я уже сыт по горло этим шалашом, меня от него воротить стало.

– Значит, ты меня недостаточно любил. Любовь – это два спаренных сосуда. В одном меньше, а в другом больше. Мой сосуд был наполнен до самых краев, а твой почти пуст.

– Малыш, ты права. Ты прости, что так получилось, и не звони мне больше. Малыш, так будет легче и для тебя, и для меня. Надо резать по живому – так менее болезненно.

– Димка, меня опять хотели убить. Бандиты знают, где я живу, – жалостливо заговорила я в трубку. – Один из них пришел ко мне на квартиру с пистолетом. – Я уже сама не знала, чего именно я хотела: жалости, сострадания? Мне казалось, что Димка не посмеет оставить меня в беде, ведь он обещал обо мне заботиться.

– Почему же тебя не убили? Пистолет был не заряжен? – в голосе Димы послышалась ирония.

– Почему ты смеешься? Ты же прекрасно знаешь, что я говорю серьезные вещи. Меня спасло чудо.

– Вот пусть твое чудо спасает тебя и дальше. Света, я понимаю, что ты говоришь серьезные вещи, но и ты пойми меня правильно. Я не могу решать всю жизнь все твои проблемы. У меня своих полно. Из-за тебя уже и так хорошего человека грохнули. Что ты хочешь, чтобы и меня следом отправили? Из-за твоей глупости уже один мой друг жизни лишился. Тебе этого мало?! В провинцию езжай и сиди рядом с отцом и матерью: никто там тебя не тронет. А еще лучше, иди в милицию и честно расскажи о том, что было. По крайней мере тогда твоих обидчиков возьмут и все угрозы закончатся. Думаю, срок тебе небольшой дадут. Отсидишь немного, под амнистию попадешь и выйдешь совсем другим человеком. Начнешь новую жизнь с чистого листа.

– Димка, ты что такое говоришь? – Мне было страшно от того, что в Димкиной голове могут бродить подобные мысли. – Ты сейчас это от злости говоришь или в самом деле так думаешь? Неужели ты сам веришь в то, что говоришь!

– Я тебе подсказал лишь один из вариантов. Если ты не хочешь отсидеть небольшой срок и предпочитаешь дождаться того момента, когда тебя убьют, то решай сама свои проблемы и не грузи ими других. У меня голова учебой забита. У меня скоро сессия, а ты мешаешь мне жить своей чепухой.

Мне показалось, что Дмитрий откровенно надо мной издевается, а само слово «чепуха» прозвучало для меня как настоящая пощечина.

– Дима, я беременна, – предприняла я последнюю попытку достучаться до черствого сердца своего любимого.

– Я слышал это от твоей медсестры. Это шутка? Шантаж?! Денег от меня хочешь?! И кто тебя научил подобным выходкам, уж не твои ли подруги с мойки?

– Дима, я всем на свете клянусь, что я от тебя беременна! Уже три месяца. Аборт делать поздно.

– А зачем ты дотянула до такого срока? Чем ты раньше думала?

– Я не знала… Я и понятия не имела, – принялась оправдываться я. – Меня слегка тошнило, но я как-то не придавала этому особого значения. Думала, может, я что-нибудь не то съела.

– А почему ты не предохранялась?

– Я как-то не думала об этом…

– Но не я же должен был об этом думать? Я же тебе сказал, что я должен думать об учебе. Еще не хватало мне думать о том, как бы ты не залетела. Сказала бы мне, я бы хоть презерватив надел. Правда, я с презиками терпеть не могу трахаться, но ведь пьют же девчонки какие-то таблетки противозачаточные. Ты что, ничего об этом не слышала?

– Нет, – честно призналась я.

– Ты дура или прикидываешься? Света, ты какая-то странная девушка. Наделаешь глупостей, а потом хочешь, чтобы кто-то за тебя за глупости расплачивался. Теперь выясняется, что у тебя три месяца беременности. Ищи какую-нибудь бабку-знахарку, которая возьмется делать аборт на таком сроке.

– Но ведь делать аборт на таком сроке опасно для жизни?!

– А что тебе остается делать?! Рожать и растить голытьбу?!

– А ты?

– А я здесь при чем?!

– Но ведь ты же отец! Ты так себя ведешь, как будто ты к этому не причастен, как будто мне эту беременность ветром надуло.

– А я не уверен.

– В чем? – Я ощутила, как у меня подкосились ноги.

– В том, что я отец.

– Дима, ты что такое говоришь?! – Я услышала, как у меня зазвенело в ушах. – Ты же у меня первым был, и ты прекрасно знаешь, что у меня, кроме тебя, никого не было!

– Я не уверен, что у тебя первым был.

Димкины слова хлестали меня словно пощечины, одна больнее другой. Я держала телефонную трубку и не могла поверить в то, что на том конце провода мой Димка. Димка, который не мог на меня надышаться, носил меня на руках, кормил с ложечки, бережно мазал и целовал все мои ссадины и синяки.

– Дима, за что ты со мной так? Неужели я заслужила такое обращение с собой?

– А может, ты свою девственность подстроила?! – продолжал наносить мне невидимые удары Димка. – Сейчас многие так делают. Корой дуба наспринцевалась да марганцовки добавила. Может, ты заранее простыню краской намазала?! Сейчас девчонки на какие только ухищрения не идут, чтобы надурить парней и изобразить, что они были у них первыми. Я, когда тебя на мойке увидел, сразу понял, какая ты шлюха. Хищница, которая решила меня развести на деньги и прописку.

– Ты был у меня первым, – теряя всякую надежду на то, что я смогу достучаться до Димкиного разума, произнесла я. – Не нужны мне были ни твои деньги, ни твоя прописка. Неужели ты этого не понял?! Ты повторяешь слова своих родителей. Мне нужен был только ты.